– Скажите, (Дживс), как по-вашему, Чаффи в самом деле придёт сюда?
– Полагаю, сэр, в любую минуту.
– Значит, вы считаете, мне не стоит есть его завтрак?
– Не стоит, сэр.
– Дживс, но я умираю от голода!
– Очень, очень сожалею, сэр. <…>
– Дживс, а сами вы завтракали?
– Да, сэр.
– И что было на завтрак?
– Апельсиновый сок, сэр, «Криспикс» – это такие американские кукурузные хлопья, яичница с ветчиной, тосты и джем.
– С ума сойти! И конечно, чашка крепкого бодрящего кофе?
– Да, сэр.
– Потрясающе! Может быть, я всё-таки стащу сосиску? Всего одну.
– Я бы не советовал, сэр. Конечно, это не существенно, но его светлости поданы копчушки.
– Копчушки!
Снова (мне) пришлось убраться с глаз долой. Едва я умостился в своём укрытии, как дверь открылась.
И снова раздался голос:
– Дживс, это вы, привет!
Полина Стоукер!
Чёрт возьми, только этого недоставало! <…>
Полина начала жадно принюхиваться.
– Что это, Дживс?
– Копчушки, мисс.
– Для кого?
– Для его светлости, мисс.
– Ой, Дживс, а я ещё не завтракала.
– Не завтракали, мисс?
– Нет. Папа вытащил меня из постели и полусонной приволок сюда. <…> (Впрочем), Дживс не буду больше отвлекать вас от ваших обязанностей…
– Благодарю вас, мисс. Желаю вам доброго утра.
Дверь затворилась, я по-прежнему сидел не шевелясь и углублённо продумывал сложившееся положение. <…>
Я размышлял в своём укрытии и вдруг услышал звук льющегося в чашку кофе, а через секунду то, что Дрексдейл Йитс назвал бы звоном металла, - я потрясённо осознал, что Полина, не в силах дольше противостоять соблазну подноса с завтраком, налила себе дымящегося кофе и принялась за копчушки. Никаких сомнений не оставалось: информация Дживса была верна, аромат копчёной лососины осенял меня, как благословение, я с такой силой сжимал кулаки, что суставы от напряжения побелели. Она откусывала кусок за куском, каждый раз пронзая меня точно ножом.
Странное действие оказывает на человека голод. Никто не знает, что мы способны выкинуть, когда он начинает нас терзать. Дайте самому уравновешенному человеку хорошенько проголодаться, и от его уравновешенности не останется и следа. Именно так случилось сейчас со мной. Ведь ясно же, что разумнее всего мне было сидеть тише воды ниже травы в своём укрытии и дожидаться, пока все эти Стоукеры и иже с ними иссякнут, и, конечно, этой тактике я стал бы следовать в более спокойном состоянии духа. Но аромат копчёной лососины и сознание, что она сейчас тает, как снег на горных вершинах, а скоро и тостов ни одного не останется, оказались сильнее меня. Я взвился над столом, точно пескарь на крючке.
– Привет! – сказал я, и, признаюсь, прозвучало это приветствие довольно жалобно. <…>
Полина Стоукер в этот миг как раз жевала кусок копчёного лосося, и только это обстоятельство помешало в данном конкретном случае проявлению её чувств, поэтому секунду-полторы я видел лишь два выпученных от ужаса глаза. Потом копчёное препятствие исчезло, и меня оглушил истошный, леденящий душу визг…
