Осенним вечером, когда бледно-голубая дымка скрывала уродство Лондона и его длинные, широко раскинувшиеся проспекты обрели красоту, Мистер Чарлз Солсбери неторопливо спускался по Руперт-стрит, постепенно приближаясь к своему любимому ресторану. Он смотрел себе под ноги, пристально изучая мостовую, и уже почти добрался до узкой двери ресторана, когда на него налетел человек, подоспевший с другого конца улицы.
– Простите, – сказал мистер Солсбери, – я задумался и не смотрел по сторонам. Чёрт, да это же Дайсон!
– Совершенно верно. Как твои дела, Чарлз?
– Всё в порядке. Но ты-то где пропадал? Я тебя, кажется, уже лет пять не видел.
– Да нет, поменьше. Помнишь, ты как-то навещал меня на Шарлотт-стрит – дела мои в то время шли со всем плохо? <...> Что интересно, вскоре после твоего визита они пошли ещё хуже. <...> Однако нам стоит войти в эту дверь: мы загородили дорогу людям, которые тоже хотят пообедать – вполне извинительная человеческая слабость, не правда ли, Чарлз?
– Конечно, конечно, зайдём. Я как раз размышлял, не занят ли столик в углу – знаешь, там, где кресло с замшевой обивкой.
– Прекрасно знаю этот столик – он не занят. Так вот, как я уже говорил, дела мои пошли ещё хуже.
– И что же ты предпринял? – спросил Солсбери, усевшись за стол; он пристроил свою шляпу и уже с предвкушением рассматривал меню.
– Что я предпринял? Сел и хорошенько подумал. Я получил прекрасное классическое образование, но не имел ни малейшей склонности к бизнесу любого рода. С таким капиталом мне предстояло войти в мир... Представляешь, есть люди которым не нравятся оливки. Жалкие дураки! Я часто думаю, Солсбери, что, пожалуй, мог бы написать гениальные стихи, будь у меня оливки и бутылка красного вина. Давай закажем кьянти – может быть, оно здесь и не слишком хорошее, но зато бутыль, в которой его подают, просто бесподобна.
<...>
– Я находился тогда в процессе становления, хотя не осознавал этого. Ты же знаешь, мой отец был беден и не мог отправить меня в университет. Пребывая в невежестве, я злился, что так и не завершил своего образования. Заблуждения юности, Солсбери, не более того, – моим университетом стала Пиккадилли. Именно там я начал изучать великую науку, которой предан и ныне.
– Какую науку ты имеешь в виду?
– Тайну огромного города, физиологию Лондона; и буквально, и метафизически это величайшая тема для размышлений, какая только может занимать человеческий разум... Что за бесподобное рагу – достойный конец для фазана!..
