Наше ирландское рагу удалось на славу! Никогда в жизни еда не доставляла мне такого наслаждения. В этом рагу было что-то необычайно свежее и даже пикантное. Старые, избитые кушанья всем нам уже приелись, а тут было блюдо с таким букетом и вкусом, каких больше нигде не встретишь.
К тому же оно было питательно. Как выразился Джордж, ту было что пожевать! Правда, горох и картошка могли бы быть и помягче, но зубы у нас у всех хорошие, так что это было несущественно. Что же касается соуса, то он сам по себе был целой поэмой – быть может, для слабых желудков несколько тяжеловатой, но зато содержательной.
В заключение мы пили чай с вишнёвым пирогом. Тем временем Монморанси открыл военные действия против чайника и был разбит наголову. В течение всего путешествия он проявлял к чайнику неподдельный интерес. Он часто сидел и с великим удивлением наблюдал, как тот кипит, а временами рычал, старясь его раздразнить. Когда же чайник начинал шипеть и плеваться, Монморанси усматривал в этом вызов и готовился броситься на врага, но всякий раз кто-нибудь вмешивался и уносил добычу раньше, чем он успевал до неё добраться.
Сегодня он решил нас опередить. Едва чайник начал шипеть, как Монморанси зарычал, вскочил и направился к нему с угрожающим видом. Чайник был совсем маленький, но полный отваги и в ответ плюнул на него.
<…> После ужина Гаррис стал невыносим; по-видимому, рагу повредило ему, – он не привык к роскошной жизни. Поэтому мы с Джорджем решили оставить его в лодке и побродить по Хенли. Гаррис сказал, что выпьет стакан виски, выкурит трубку и приготовит всё для ночлега. Мы условились, что покричим, когда вернёмся, а он подведёт лодку к берегу и заберёт нас.
– Только не вздумай уснуть, старина, – сказали мы на прощание.
– Можете не волноваться: пока это рагу во мне, я не усну, – буркнул он, направляя лодку к острову.
