Лушка по-прежнему жила у тётки. Крытая чаканом хатка – с жёлтыми кособокими ставнями и вросшими в землю, покосившимися от старости стенами
– лепилась на самом краю обрыва у речки. Небольшой двор зарос травой и бурьяном. У Алексеевны, Лушкиной тётки, кроме коровы и маленького
огородишка, ничего в хозяйстве не было. В невысоком плетне, огораживавшем двор со стороны речки, был сделан перелаз. Пожилая хозяйка, пользуясь им, ходила на речку за водой, поливала на огороде капусту, огурцы и помидоры.
Домой Хопров пришёл отягощённый раздумьем, за время ходьбы несколько успокоившийся. Жена собрала ему повечерять. Он поел неохотно, грустно сказал:
– Я бы зараз, Марья, арбуза солёного съел.
– На похмел, что ли? – улыбнулась та.
– Нет, я не пил ноне. Я завтра, Машутка, объявляю властям, что был в
карателях. Мне не по силам больше так жить.
– Ох, и придумал! Да ты чего это ноне кружоный какой-то? Я и не пойму.
Никита улыбался, подергивая широкий рыжий ус. И, уже ложась спать,
снова серьёзно сказал:
– Ты мне сухарей сготовь либо пресных подорожников спеки. На отсидку я
