( Используется картинка талантливого иллюстратора Раи Ивановской)
- Анджела, дерзкая девчонка, сама меня спровоцировала. Каких только гадостей мне не наговорила!
- Каких таких гадостей?
- Самых отвратительных. И всё оттого, что я в разговоре мимоходом, только чтобы поддержать беседу, поинтересовался, какие блюда Анатоль приготовил к обеду. И тут она вдруг заявляет, что я только о еде и думаю и что физические потребности для меня главное. Так и ляпнула – физические потребности! Чёрт подери, Берти, ты же знаешь, я по своей природе человек духовный.
- Бесспорный факт.
– Ну спросил я так, между прочим, что Анатоль собирается приготовить к обеду. По-моему, ничего страшного. А по-твоему?
– По-моему, тоже. Просто дань уважения к великому маэстро.
– Конечно.
– И всё-таки…
– Что?
– Я хочу сказать, что хрупкая ладья любви так бездарно идёт ко дну, ведь достаточно всего лишь нескольких слов, чуть-чуть раскаяния…
– Ты, кажется, предлагаешь, чтобы я пошёл на уступки? […] Не буду отрицать! Я без памяти влюблён в это ничтожество. И тем не менее считаю, что её надо хорошенько отшлёпать.
– Таппи, опомнись! Где благородный рыцарский дух Глоссопов?
– Не волнуйся, благородный рыцарский дух Глоссопов в полном порядке. А вот как обстоят дела у Анджелы? Где её нежная женская душа? Сказать человеку, что у него растёт второй подбородок! Как у неё язык повернулся!
– Так и сказала?
– Вот именно!
– О Господи! Девицы есть девицы, что с них возьмёшь. Таппи, забудь об этом. Иди к ней и помирись. […] Уверен, она всё ещё тебя любит. Одно ласковое слово, и лёд растает. […] Придумал! Есть один верный способ убедить девицу, что ты её любишь. Действует безотказно и нам подходит как нельзя лучше. Сегодня за обедом не прикасайся к еде. Увидишь, какое впечатление это произведёт на Анджелу. Она же знает, какой ты обжора.
– Ничего подобного! – взвился Таппи. – Я не обжора!
– Ну хорошо, хорошо.
– И вообще я к еде совершенно равнодушен.
– Согласен. Я только хотел…
– Пора положить конец этим разговорам, – кипятился Таппи. – Я молод, здоров, и у меня хороший аппетит, но это не значит, что я обжора. Я восхищаюсь Анатолем как великим мастером своего дела, и мне всегда интересно знать, чем он собирается нас попотчевать, но когда ты называешь меня обжорой…
– Хорошо, хорошо. Я только хотел сказать, если Анджела увидит, что ты отодвигаешь тарелку, не съев ни кусочка, она поймёт, как ты страдаешь, и скорее всего сама сделает первый шаг.
Таппи задумался, нахмурив брови.
– Говоришь, совсем отказаться от обеда?
– Да.
– От обеда, приготовленного Анатолем?
– Да.
– Не отведав ни кусочка?
– Да.
– Не понял. Давай сначала. Сегодня вечером, за обедом, когда дворецкий поднесёт мне зобные железы двухнедельных телят a la financiere или ещё что-то, с пылу с жару, прямо из рук Анатоля, по-твоему я должен отказаться, не попробовав ни кусочка?
– Да.
Таппи задумчиво покусывал губы. Невооружённым глазом было видно, как жестоко он борется с собой. Внезапно лицо у него просветлело. Ну прямо как у первых мучеников-христиан.
– Ладно.
– Ты согласен?
– Согласен.
– Отлично.
– Конечно, это будет пыткой.
Я поспешил напомнить Таппи, что у тучки есть светлая изнанка.
– К счастью, недолгой. Ночью, когда все уснут. Ты спустишься вниз и совершишь набег на кладовую.
Таппи просиял.
– И правда! Вот это мысль!
– Думаю, там найдутся холодные закуски.
– Конечно, найдутся, – сказал сразу повеселевший Таппи. – Например, пирог с телятиной и почками. Его сегодня подавали на ленч. Один из шедевров Анатоля. Знаешь, что меня в нём особенно подкупает, – благоговейно проговорил Таппи, – и чем я безмерно восхищаюсь? Хоть он и француз, он не привержен исключительно французской кухне, не то что все эти известные повара. Анатоль никогда не пренебрегает старой доброй английской пищей, такой, как, например, пирог с телятиной и почками, о котором я тебе говорил. Не пирог, а что-то сказочное. За ленчем мы съели только половину. Знаешь, Берти, этот пирог – как раз то, что надо.
